Вспомнить теперь я хочу, что было в далёкие годы,
Юность хочу сравнить с нынешней дряхлой порой.
Этот рассказ оживит в читателе дух утомлённый —
Будет после него легче и старческий стон.
Был я в любовном плену — в твоём плену, Аквилина:
Бледный, угрюмый, больной, был я в любовном плену.
Что такое любовь и что такое Венера,
Сам я не знал и страдал в неискушённости чувств.
Та, кого я любил, пронзённая той же стрелою,
Тщетно бродила, томясь, в тесном покое своём.
Прялка и ткацкий станок, когда-то столь милые сердцу,
Праздно стояли; одна мучила душу любовь.
Так же, как я, не умела она излить своё пламя,
Ни подобрать слова, чтоб отозваться в письме.
Только и были отрадой тоске бессловесные взоры, —
Лишь погляденьем жила в душах бесплодная страсть.
Мало и этой беды: неотступно при нас находились
Дядька-наставник — со мной, с нею — докучная мать.
Не утаить нам было от них ни взгляда, ни знака,
Ни покрасневшей щеки, выдавшей тайную мысль.
Мы, покуда могли, молчаньем скрывали желанья,
Чтобы никто не проник в сладкую хитрость любви;
Но наконец и стыд перестал удерживать нежность,
Сил не хватило таить пламя, что билось в груди, —
Стали мы оба искать и мест и предлогов для встречи,
Стали вести разговор взмахами глаз и ресниц,
Стали обманывать зоркий досмотр, осторожно ступая,
И до рассвета бродить, звука не выронив в ночь.
Так мы украдкой любили друг друга, однако недолго:
Мать, дознавшись, даёт волю словам и рукам,
Клином хочет вышибить клин, — но страсть от побоев
Только жарче горит, словно от масла огонь.
Вдвое безумней безумная страсть свирепствует в душах:
Не умеряется, нет, крепнет от боли любовь.
Ищет подруга меня, прибегает ко мне, задыхаясь,
Верит, что муки её верность купили мою,
Напоминает о них, не стыдится разорванных платий,
Радостно чувствуя в них право своё на меня.
“Любо мне, — говорит, — за тебя принимать наказанье,
Ты — награда моя, сладкая плата за кровь.
Будь моим навсегда, не знай в душе перемены:
Боль для меня ничто, если незыблема страсть”.
Так терзали меня любовные жгучие жала,
Я горел, я слабел и вызволенья не ждал,
Выдать себя не смел, молчаливою мучился раной,
Но худоба и тоска всё выражали без слов.
Тут-то меня пожалел и пришёл, жалея, на помощь
Ты, Боэтий, знаток тайн, сокровенных от глаз.
Часто видя меня, томимого некой заботой,
А о причинах её вовсе не знав ничего,
Ты угадал, какая болезнь меня обуяла,
И в осторожных словах горе моё приоткрыл.
“Молви, — ты мне сказал, — какой тебя жар пожирает?
Молви! назвавши беду, ты и целенье найдёшь.
Вспомни: пока неведом недуг, невозможно леченье;
Злее земного огня злится подземный огонь”.
Стыд мешал мне сказать о запретном, признаться в порочном;
Он это понял, но всё смог прочитать по лицу.
“Тайной скорби твоей, — сказал он, — понятна причина;
Полно! от этой беды средство всесильное есть”.
Пал я к его ногам, разомкнул стыдливые губы,
Слёзно поведал ему всё, что случилось со мной.
Он: “Спасенье одно — овладей красавицей милой!”
Я: “Боюсь овладеть — страшно обидеть её”.
Он рассмеялся в ответ и воскликнул: “О дивная нежность!
Разве царица любви может столь чисто царить?
Будь мужчиною, брось неуместную жалость к подруге:
Ты обижаешь её тем, что боишься обид!
Знай, что нежная страсть не боится кусать и царапать,
Раны ей не страшны, краше она от рубцов”.
Он посылает дары — и стали родители мягче,
И снисхожденью ко мне их научила корысть.
Жажда богатств слепа и сильней, чем семейные узы:
Стал родителям мил собственной дочери грех.
Нам дозволяют они наслаждаться лукавым пороком
И проводить вдвоём в радости целые дни.
Что ж? дозволенный грех опостылел, сердца охладели,
Стала спокойна душа, лень одолела недуг.
Видит подруга, что нет во мне желанного пыла,
И возмущённо идёт, неповреждённая, прочь.
Сонм ненужных забот покидает воскресшую душу,
Видит здоровый ум, как он напрасно страдал.
“Слава тебе, чистота! — вскричал я, — не знала обиды
Ты от стыда моего, — и не узнай никогда!”
Весть об этом дошла до Боэтия, твёрдого мужа;
Видит он, выплыл я цел из захлестнувшей беды,
И восклицает: “Смелей! торжествуй, победитель, победу:
Ты одолел свою страсть, и поделом тебе честь.
Пусть же склонит свой лук Купидон, отступит Венера,
Пусть Минерва сама силу признает свою!”
Вот как воля грешить охоту грешить отбивает:
Нет желанья в душе, нет и желанья желать.
Мрачно мы разошлись, друг другу немилые оба.
Что означал разрыв? Наш целомудренный нрав.
Перевод Михаила Гаспарова
Nunc operae pretium est quaedam memorare iuuentae
atque senectutis pauca referre meae,
quis lector mentem rerum uertigine fractam
erigat et maestum noscere curet opus.
captus amore tuo demens, Aquilina, ferebar,
pallidus et tristis captus amore tuo.
nondum quid sit amor uel quid Venus ignea noram:
torquebar potius rusticitate mea.
nec minus illa meo percussa cupidine flagrans
errabat toto non capienda domo.
carmina, pensa procul nimium dilecta iacebant:
solus amor cordi curaque semper erat.
nec reperire uiam, qua caecum pasceret ignem,
docta nec alternis reddere uerba notis,
tantum in conspectu studium praestabat inane,
anxia uel solo lumine corda fouens.
me pedagogus agit, illam tristissima mater
seruabat, tanti poena secunda mali.
pensabant oculos nutusque per omnia nostros
quaeque solet mentis ducere signa color.
dum licuit, uotum tacite compressimus ambo
et uaria dulces teximus arte dolos.
at postquam teneram rupit uerecundia frontem
nec ualuit penitus flamma recepta tegi,
mox captare locos et tempora coepimus ambo
atque superciliis luminibusque loqui,
fallere sollicitos, suspensos ponere gressus
et tota nullo currere nocte sono.
nec longum: genetrix furtiuum sensit amorem
et medicare parans uulnera uulneribus
increpitat caeditque: fouentur caedibus ignes,
ut solet adiecto crescere flamma rogo.
concipiunt geminum flagrantia corda furorem
et sic permixto saeuit amore dolor.
tunc me uisceribus per totum quaerit anhelis,
emptum suppliciis quem putat esse suis,
nec memorare pudet turpesque reuoluere uestes:
immo etiam gaudens imputat illa mihi.
‘pro te susceptos iuuat’ inquit ‘ferre dolores:
tu pretium tanti dulce cruoris eris.
sit modo certa fides atque inconcussa uoluntas:
quae nihil imminuit passio, nulla fuit.’
his egomet stimulis angebar semper et ardens
languebam, nec spes ulla salutis erat.
prodere non ausus carpebar uulnere muto,
set stupor et macies uocis habebat opus.
hic mihi magnarum scrutator maxime rerum,
solus, Boëti, fers miseratus opem.
nam cum me curis intentum saepe uideres
nec posses causas noscere tristitiae,
tandem prospiciens tali me peste teneri
mitibus alloquiis pandere clausa iubes:
‘dicito, et unde nouo correptus carperis aestu?
dicito, et edicti sume doloris opem.
non intellecti nulla est curatio morbi,
et magis inclusis ignibus antra fremunt.’
dum pudor est tam foeda loqui uitiumque fateri,
agnouit taciti conscia signa mali.
mox ait: ‘occultae satis est res prodita causae.
pone metum: ueniam uis tibi tanta dabit.’
prostratus pedibus uerecunda silentia rupi
cum lacrimis referens ordine cuncta suo.
‘fare’ ait ‘an placitae potiaris munere formae.’
respondi ‘pietas talia uelle fugit.’
soluitur in risum exclamans ‘pro mira uoluntas!
castus amor Veneris dicito quando fuit?
parcere dilectae iuuenis desiste puellae:
impius hic fueris, si pius esse uelis.
unguibus et morsu teneres pascuntur amores,
uulnera non refugit res magis apta plagae.
interea donis permulcet corda parentum
et pretio faciles in mea uota trahit.
auri caecus amor natiuum uincit amorem:
coeperunt natae crimen amare suae.
dant uitiis furtisque locum, dant iungere dextras
et totum ludo concelebrare diem.
permissum fit uile nefas, fit languidus ardor:
uicerunt morbum languida corda suum.
illa nihil quaesita uidens procedere, causam
odit et illaeso corpore tristis abit.
proieci uanas sanato pectore curas
et subito didici quam miser ante fui.
‘salue sancta’ inquam ‘semperque intacta maneto
uirginitas: per me plena pudoris eris.’
quae postquam perlata uiro sunt omnia tanto
meque uidet fluctus exuperasse meos,
‘macte’ inquit ‘iuuenis, proprii dominator amoris,
et de contemptu sume trophaea tuo.
arma tibi Veneris cedantque Cupidinis arcus,
cedat et armipotens ipsa Minerua tibi.
sic mihi peccandi studium permissa potestas
abstulit atque ipsum talia uelle fugit.
ingrati tristes pariter discedimus ambo:
discidii ratio tota pudica fuit.
